Анна Аликевич
Поэт, прозаик, филолог. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, преподаёт русскую грамматику и литературу, редактирует и рецензирует книги. Живёт в Подмосковье. Автор сборника «Изваяние в комнате белой» (Москва, 2014 г., совместно с Александрой Ангеловой (Кристиной Богдановой).
О книге: Мег Вулицер «Исключительные». – Москва: Livebook, 2018
Талант ведет тебя по жизни.
Мег Вулицер
Ноу лав, ноу глори. Убеждена – как бы талантливо ни была написана большая вещь, какой бы захватывающей ни оказалась ее тематика, она никогда не выйдет в наше время в топ-10, будучи обремененной несчастливым финалом и излишней правдой бытия. Перефразирую постулат М.И. Цветаевой, что роман не жизнь всё-таки, так к чему отягощать его блистательное и исполненное перипетий полотно итоговыми разочарованиями, несбывшимися мечтами, нелюбовью? Запутанными отношениями не с теми и ни для чего, вопросами, на которые не может быть ответа? Всё же есть законы художественного жанра, которые не должны быть излишне нарушены в пользу документализма, а иначе читатель теряется и никак не может представить, к чему всё было: возможно, в жизни нет ни смысла, ни однозначных закономерностей, как полагают экзистенциалисты, но в большом жанре они должны быть. В этом отношении недавняя «Маленькая жизнь» Янагихары создана почти образцово. Она включает в себя все возможные актуальные проблемы своего времени, все их возможные решения, содержит ретардацию, саспенс, лав стори, мистический реализм, трагизм, лиризм, притягательных героев и предполагаемое развитие сюжетных линий. С помощью чего получает из читателя все требующиеся эмоции и не вызывает недоумения.
Книга «Исключительные», о которой пойдёт речь в нашем обзоре, – «долгосрочная» вещь с временными паузами и яркими вспышками, местами очень сильная, а местами попросту навевающая скуку. Она более чем типична по своей легко собирающейся из конца, начала, середины и заключения композиции. Жили-были пять-шесть подростков, которые «вместе мечтали о славе», а получилось в итоге только у одного, а другие по ходу жизни опустились, посвятили себя семье или вообще сгинули. А когда пришло время подводить относительные итоги – у Вулицер это цифра 52 – оставшихся друзей юности затопила горечь разочарования, сожаления о роковых ошибках молодости, понимание, что жизнь прошла по большей части мимо и не о том. А сейчас большинство из них просто рядовые обыватели, да к тому же и почти старые, «исключительность» же, сверкавшая на них в юности, изрядно потёрлась и превратилась в воспоминание… Но основная тема – тема творчества и пассионарных представителей поколений 60-80-х – раскрывается в ней глубоко и свежо. Другой вопрос, с помощью каких «инструментов».
«Действительно ли “Лесной дух” выявлял в ребёнке зарождающийся талант и придавал ему импульс, или талант присутствовал всегда и раскрылся бы даже без этого лагеря?»
Вот она, эта блистательная череда выпуклых и далеко не новых типажей 1960-х гг. рождения (т.е. восьмидесятников), заключивших почти помимо собственной воли нечто вроде вечного союза в юности. Смешной, но креативный толстяк Итан, утончённый музыкальный невротик Джона, превосходный самец и дитя природы Гудман, импульсивная танцовщица-акселератка Кэти, прекрасная пассивность Эш и человек-амортизатор Жюль. Уже шестерка, а не четвёрка: база приключенческо-исторического романа. Что же, меньше всего эту вещь можно назвать исторической, скорее завуалированным «романом о творчестве». История художника, который был упорным, сострадательным и верящим в себя, несмотря на обстоятельства, нелюбовь, безденежье, компромиссы, непривлекательную внешность и даже некоторую социальную неприспособленность. Вера его в своё дело была настолько сильна, что мир перестраивался под него и в итоге стал отчасти и его порождением тоже. История того, кто создаёт своё время, а не просто является его частью, кто изображён на первом плане и фигурирует на передовой. Можно прочесть эту книгу и так: американская мечта со знаком плюс.
«Хорошо бы и у меня мать была знаменитой. А так придется самому прославиться, а это гораздо труднее».
А можно увидеть роман как синтез вызовов исторической эпохи и ответов на них, так сказать, рассмотреть фоново-панорамный контекст. Погрузиться в субкультуру фолк-музыки, в традицию семидесятнической «свободы» и её детей. Изнутри познакомиться с юной аудиторией американских бардов 60-70-х, почувствовать себя маленькой девочкой посреди огромного, незнакомого и прекрасного мира, готового предложить тебе тысячи светящихся дорог в будущее. Притягательная атмосфера таланта и юности сохраняет своё обаяние и десятилетия спустя, становясь классикой, альтернативной философией, просто дорогостоящими мемуарами известной фолк-певицы. Попадая «туда», мы на мгновение выключаемся из нашей единообразной и торопливой реальности и переносимся в безвременье прекрасного времени американской вольности. Медитативное начало вещи, на мой взгляд, хотя и не вплетено в основную сюжетную линию, а лишь окрашивает побочные ветви, воссоздано прекрасно. Истории певицы Сюзанны и плагиатора Барри, танцора Троя и юного Джоны, будучи лишь фрагментами, лишь эпизодами, на самом деле и являются главным в книге – многоликим воплощением темы творчества, живой мерцающей нитью связующего эпохи, людей, страны и субкультуры. Творческое начало в человеке становится той соединительной основой и той тайной опорой, которая объединяет и поддерживает на первый взгляд не имеющих между собой ничего общего людей – подобно пантеистическому Богу, повсюду разлившему свою душу.
«Почему работа не должна приносить ей больше счастья, чем мальчик со своими потребностями? Её работа склонялась к её потребностям. У нее был врождённый выдающийся голос, она и на гитаре играла превосходно. Сочиняла отличные песни – не великие, но голосом своим она их возвышала, так что они казались великими». <…>
«Пока тянулись семидесятые, её слушатели заметно старели, превращались в потребителей нежных блюд и всё более тонких вин, но старела, конечно, и Сюзанна. Порой Джона смотрел на мать и видел: хотя она ещё красива, выглядит гораздо лучше других матерей, теперь она больше не похожа на милую девочку-хиппи в пончо, которую он помнил с раннего детства. Особенно запомнился Джоне момент, когда он сидел рядом с ней в гастрольном автобусе во время ночного переезда, уткнувшись головой в её плечо, а нити пончо щекотали ему ресницы в полутемном, сонном автобусе. Как у многих певиц, сила Сюзанны Бэй, чувственная, мягкая, политически окрашенная, по крайней мере отчасти обитала, как всегда казалось, в её волосах».
И третье прочтение, безусловно, тоже имеющее право на существование, – это социальное. Да, большая художественная книга не может не быть «актуальной», не может висеть в контекстной пустоте или эфемерной действительности, она стоит на земле. Она априори реалистична и растёт из вполне «газетного» потока событий. В то время, когда Нью-Йорк был заполнен безработными и бездомными, пришедшими в мегаполис в поисках лучшей жизни, – в период сложностей с поиском места, покупкой жилья, получением качественного образования (только если ты не родился с золотой ложкой, как Эш и Гудман Вульфы), – отодвинуть эту печальную повседневность и просто закрыть дверь изнутри могли не все. Нельзя идти за плугом и приплясывать, нельзя быть грузчиком и создавать шедевры мультипликации: есть несовместимые вещи. И роман подробно освещает эту теневую сторону жизни, говоря об успехе как о редком везении и об упадке и нереализованности как норме: «О, если б встали все мальчишки чередой, // То были б тысячи прекраснейших поэтов». Трудно взлететь, как это удалось Итану, но легко упасть, как это случилось с Гудманом и даже с Джоной. Тема расколовшейся, погубленной из-за вроде бы нелепой случайности молодой жизни является проходной и потому не столь привлекает. Как гласит грубоватая мораль современного успеха, всем интересно, как ты поднялся, но никому не интересно, в какой грязи ты валялся, тем более если ты там и остался. Что толку, что ты исключительно талантлив, если ты так ничего и не создал, не воплотил, хотя весь светился солнцем и потенциалом, хотя в тебе бурлили идеи и представления о том, каким будет этот другой мир, когда придёт твое время? Одарённые пустоцветы Гудмен и Киплинджер иллюстрируют, как золотое зерно, вроде бы присутствующее в человеке, очень быстро гаснет и съёживается, если его не культивировать и разрушать себя. Но для кого-то вопрос самореализации вообще не стоит: если у тебя нет куска хлеба, вряд ли ты будешь страдать от недостаточно творческого окружения или невозможности реализовать свой потенциал как актёра, певца, организатора, художника. Так, Дэннис является воплощением типа «работяги», трудный заработок которого вынуждает его смотреть на «исключительную» жизнь и её недосягаемые мечты с тайной злобой и презрением. Как уже было сказано, прописные истины книги немного утомляют.
Текст широко освещает и реалии Нью-Йорка наших дней, с его проблемами сексизма и феминизма, культа денег ради денег, разросшейся сверх меры сферы обслуживания («торговля сосисками и бургерами») и элитарности специалитета (врач, преподаватель, инженер, архитектор – все эти ниши имеют перегруженность на годы вперёд, не давая шанса новым выпускникам). Как и в «Маленький жизни», затрагивается проблема аутизма и «других детей» в современном обществе (Мо Фигман), тупики популярной психотерапии, спектр депрессивных расстройств и степени их серьёзности (вспомните отечественную традицию а ля «Он просто не хочет работать!») – Дэннис. Автор прорабатывает почти весь сложный комплекс проблем огромного, трещащего по швам города, в котором, как в советском трамвае, сидят на ступеньках и прицепились сзади те, кто отчаянно не хочет влачить жалкое полусуществование в своём медвежьем фермерском углу. Типичность может быть как недостатком, так и достоинством – или неизбежностью. Здесь скорее последнее.
«Жюль ни за что не хотела бы, чтобы кто-нибудь из ее компании увидел дом в Хеквилле – не потому, что там грязно, это неправда, а просто потому, что он обыкновенный».
Героев книги можно разделить на тех, кто сохранил в себе это – свою творческую природу, музыку, несмотря ни на что, – и на тех, кто от неё отказался: из-за социальных трудностей, усталости, неверия в себя, неожиданного поворота событий. Итан Фигман, Эш Вульф, Трой и Сюзанна Бей остались художниками своей души, а Жюль и Джона сошли с этого пути, сочтя себя недостаточно хорошими, недостаточно богатыми, недостаточно готовыми для этого. Кэти и Гудман, наполненные светом, превосходством и пассионарностью в прекрасной юности, будучи лучшими, со временем превратились в карикатуры на самих себя: злой рок больше чем уничтожил их, разрушив их изначальные личности. А кого-то просто унесло время, их окончившееся время.
«У мужчин всё по-другому. Его руки могли возносить балерин в воздух, ему предстояло это делать в ближайшие 30 лет, сначала в составе Американского театра танца Алвина Эйли, а потом в качестве солиста, что вызывало потребность в уколах кортизона и операциях на плечевых суставах. Но параллельно он будет продолжать танцевать, никогда не ощущая, что продаётся или идёт на поводу у коммерческих сил. Он был единственным их знакомым, который с головой уйдёт в своё искусство и состоится как артист. У Кэти будет совсем другая жизнь».
Тема творчества раскрывается в книге двумя путями: типичным и новаторским. На мой взгляд, в определённых ходах автора есть почти революционная мысль о том, что творчество – это не то, что для других, а то, что от тебя. Ценность творчества впервые звучит как самоценность – процесса, идеи, воплощения, материального объекта. Неважно, придут ли зрители. Неважно, дойдёт ли дело вообще до показа вашего продукта хотя бы соседу по этажу. Неважно, что это, какое это, для кого это. Главное, что это есть, что это вы, ваше воплощение, ваше дитя, и как мать любит своего ребёнка не в сравнении, а по врождённому инстинкту, так и творчество человека ценно в первую очередь как его часть, а вовсе не как культурный, эстетический, финансово прибыльный проект. Созвучно психотерапевтическому направлению, предлагающему искать себя и душевный покой в рисовании и лепке, не так ли? Но одно дело, когда речь о неуравновешенном подростке, нуждающемся в выражении своих эмоций, и совсем другое – когда перед нами пожилой глава банковской корпорации мистер Вульф, втайне рисующий углем на картоне нелепые картинки с собаками, детьми, случайными прохожими, и прячущий их от посторонних глаз в сейф вместо облигаций. Хотя, на мой взгляд, это лучшее место в книге. Что есть душа человеческая? Маленький искалеченный старый ребенок, запертый в пуленепробиваемом убежище от жестокого мира сильных и умных, даже от самого себя –финансового магната, стесняющегося и страшащегося своего тайного «неприличного» увлечения, неотъемлемой части своего «я». Нет, эта книга не о «проблеме бездарности среди одарённостей», как уже не раз звучало в откликах. Напротив, это книга о талантах, которые внутри нас, о путях, которыми они ведут нас, о том, что в каждом человеке есть эта живая частица – душа, которая испытывает потребность в творчестве и создании своего мира. На уровне души они все равны: и ничего не создавший, но рассеявший свой потенциал по миру скитаний и случайных увлечений Гудман, и актриса маленького эпизода Жюль, и генератор креатива Итан, и создательница драмстудии Эш, и отказавшийся из-за юношеской психологической травмы от творческого пути Джона, и даже старый банкир Вульф, потихоньку рисующий уродливую собаку «со сломанной шеей». Все мы – исключительные, если позволяем себе быть собой и проявлять своё творческое начало, неважно, в каких масштабах – во всемирном, в масштабе провинциального городишки, даже в собственном крошечном доме со своими малышами: кому как по силам. Это не вопрос славы, любви, успеха, денег, признания – это вопрос о том, кем мы являемся на самом деле, позволяем ли себе быть собой и жить в мире с собой, такими, какими мы являемся.
«А ты когда-нибудь спрашивала себя, действительно ли миру нужна твоя игра?»
Больше вопрос так не стоит.
Мег Вулицер – автор старшего поколения и на её счету не менее 15 романов и повестей. В процессе чтения мы, даже ничего не зная об этой американской писательнице, часто приходим к мысли, что всё это – переосмысление, и повествователь – человек, по возрасту близкий к истории происходящего, а не представитель поколения 90-х, например, погрузившийся в субкультуру своих родителей. Эта убеждённость отчасти связана с философским подходом – ретроспективным взглядом, отчасти – с фрагментарной погруженностью в контекст времени, в котором памятные события «вспыхивают», как, например, первый совместный год героев в «Лесном духе», описание концерта Сюзанны Бэй, создание наркотических клипов Барри совместно с Джоной и т.д., в то время как общее повествование, объёмное, даже местами затянутое, словно скрепляет эти вехи, но является лишь связующей тканью.
Язык книги богат образностью, метафорами и поэтизмами, афористичностью, но в целом это не «стилистическая проза» со слабо выраженным сюжетом, имеющая лирическую пограничность. Отечественная традиция изобилует опытом эпопеи с «преобладающей стилистической ценностью», однако, когда мы говорим о переводном романе, то всегда упоминаем о «соавторстве» переводчика: троп нельзя передать дословно, и не только в стихе.
«Батарейки садились, и начинало казаться, будто музыку, исторгаемую магнитофоном, исполняет тонущий музыкант».
«Прекращаешь действовать – значит, сдался и вручил ключи от мира другим людям».
«Человек, употребляющий выражение “душевная смерть”, непрост».
«Жюль живо представила себе, как Итан в своём дупле греет себе чай на огне, облачённый в стёганый атласный халат с малиновым отливом. В этом образе он превратился в некоего мохнатого лесного зверя из книги К.С Льюиса, всё же сохранив характерные черты лица Итана».
«Если присмотреться к чему угодно, можно чуть ли не в обморок упасть».
«Проблема Кэти была в том, что она была бедной девочкой и стала бедной женщиной».
«От работы должны быть такие же ощущения, как от потрясающего человека, который лежит с тобой в постели».
Еще один возможный вопрос к этой вещи – аудитория. Книга для подростков с грифом 18+ от ностальгирующей восьмидесятницы, уже утратившей «завышенные», «эгоистические» представления о себе и своих золотых вершинах, но теперь претендующей на мудрость зрелости, на жизненные уроки? А если так, то зачем сцены, которые и в 21+ чувствительному человеку будут неприятны. Роман для родителей, вспоминающих о своей тусовочной юности? Но многие ли среди нас имеют тёплые воспоминания о скаутском лагере или его аналоге – не исключение ли это скорее, чем правило? Отличная книга для кого-то, кому 14-16, но тогда, хотя бы из приличия, нужно выключить неумеренно подробное освещение коитусов, словно автор не может вспомнить, что к чему. А если adult, то зачем нравоучительный элемент? Но это скорее придирки, а к прочтению рекомендую в любом случае.
